Я рассматриваю проблематику российско-китайских отношений в ближайшем будущем, в первую очередь, в демографическом ключе. Не надо бояться демографической экспансии Китая, надо посмотреть на вещи шире – когда нам говорят: «Надо защитить национальные интересы русских», – возникает вопрос об историзме самого понятия «русский». Наши предки дороги нам, но русский в XIV веке, русский времен Пушкина и современный русский – это не идентичные этнические сущности. Нам должны быть дороги не только наши предки, но и наши потомки. И ничего плохого нет, если в эпоху грядущего великого переселения народов у наших потомков окажутся не только гены Ермака, Льва Толстого и Евпатия Коловрата, но и гены Ду Фу, Юэ Фэя и Канси. От этого потомки только выиграют. Ведь мы не проиграли и не перестали любить своё Отечество оттого, что к XIX веку актуальным было выражение Тургенева «поскреби любого русского – найдёшь татарина».

России нужно не искать свое место между соперничающими КНР и США, не ограничиваться попытками развития Сибири на китайские деньги, за счёт экспорта ресурсов, а спокойно готовится к демографическому слиянию с Китаем, делать к этому реальные шаги. 331 000 легально получивших разрешение на работу в РФ китайцев, чуть более 34000 китайцев-граждан РФ (по переписи 2002 г.) и даже 500 000 мигрантов из Китая, согласно экспертной оценке, проживающих в РФ, [ 1 ] – это намного меньше, чем нашей стране нужно. В конце концов, единое славяно-тюрко-монголо-китайское государство уже существовало в истории, оно называлось Юаньской империей и, между прочим, русская национальная идентичность не только не погибла в нём – именно в нём-то она и созрела. Во всяком случае, монголы юаньской империи охраняли на Руси православие и способствовали его принятию рядом народов будущей России [2,3]. В Золотой Орде православным митрополитам выделялись особые ханские ярлыки и пайцзы (как и князьям). Митрополиты и церковные земли освобождались от податей и повинностей ханами. Православных священнослужителей: настоятелей, монахов, священников и пономарей не включали в число «сосчитанных» во время переписи. Так же были утверждены привилегии духовенства как социальной группы, включая и членов их семей. Монгольским чиновникам под страхом смерти запрещалось отбирать что-либо и требовать от православного духовенства выполнения какой-либо службы. К смерти приговаривался также любой, кто был «виновен в клевете» (то есть в непочтительном отношении) и поношении греко-православной религии. Сын Бату-хана Сартак принял православие и в его империи было учреждено 4 новых епархии, включая столичную, где первый в монгольское время митрополит Кирилл учредил православную епископию, поставив в нее епископом Митрофана в 1261 году. [2, 4]

Наш национальный гений Д.И. Менделеев, строя социально-демографический прогноз развития империи (премьером которой он мог бы стать, если бы не ранняя смерть) ожидал, что русских в XX веке будет 300 млн и жить они будут, в основном, освоением Сибири и Тихоокеанского побережья. В этой связи он заметил аналогии, сопоставляя русских и китайцев, и пророчески заключил: «У русского народа нет и тени того высокомерного отношения, с каким к китайцам относится большинство других европейцев, и китайцы, сколько пришлось узнать, когда различают «варваров», к русским дружат больше, чем к иным народам. Это потому, конечно, что русские по природе уживчивы, миролюбивы и благожелательны, как сами китайцы… Китайцы и русские миролюбивы, семейственны, покладисты, выносливы, монархичны и к ученью склонны. …Если всегда подражательная Япония лет в 20-30 доросла до той силы, которую выказала в войнах с Китаем и с нами, то всегда бывший оригинально самостоятельным Китай может вырасти еще более сильно, и нам это будет пригодно, чем больше мы сдружимся с китайцами к тому времени». [5]

Русская цивилизация гораздо лучше совместима с семейными, моральными, духовными, эстетическими и религиозными устоями цивилизации конфуцианско-буддистско-даосистской, чем, например, с протестантским присвоительно-стяжательским миропониманием. Хотя сегодня кажутся маловероятными губительные последствия вливания европейских культурных стандартов в российские жилы, уже в очень скором времени мы сполна ощутим разрушительное воздействие пресловутых идей «евротолерантности» и «света разума» англо-саксонских гуманистов нового времени. Перманентная гражданская война и процесс биологического вымирания российского этноса, начавшиеся было в годы атлантических реверансов ельцинского руководства, ярчайшим примером это иллюстрируют.

В нынешних посткатастрофических условиях необходимо позитивно-критически взглянуть на процессы, возобладавшие в рамках российско-китайского взаимодействия в условиях многополярного мира и соперничества различных духовных моделей развития человеческих обществ.

Нам кажется, что сближение русского и китайского этносов в рамках регионализации – возможный и потенциально позитивный процесс. Центральной идеей рассматриваемой является следующая: для России нет китайской угрозы, но существует китайский шанс преодолеть в плодотворном взаимодействии наших цивилизаций некоторые социально-экономические, политические и демографические вызовы, стоящие перед нашими странами.

Магистральное направление нашего развития неоконвергенция. Теория конвергенции социализма и капитализма по Кейнсу оказалась несостоятельной. Но, может быть, Россия и Китай станут успешными неоконвергентами, так как оба общества прошли длительную историю евразийского политаризма и ставят задачу адаптировать политаристские ценности к постиндустриальной эпохе? Под конвергенцией мы имеем в виду не просто тесное экономическое взаимодействие или даже политическую конфедерацию, но в далекой перспективе – нечто большее; демографическое слияние. Будет ли этот новый суперэтнос называться «китусскими» или «русайцами» — мы не знаем, но у него большое будущее.

Безусловно, положительным фактором является создание китайских анклавов в Сибири и на Дальнем Востоке, так как это, с одной стороны, покажет китайскому населению всю трудность реалий российской действительности, а с другой поумерит пыл бравых землепроходцев, живущих в российско-китайском приграничье по обе стороны Амура и Уссури. Для сравнения, в Канаде сейчас проживает около 4% населения, считающих родным китайский язык (без учета тех, кто записывается при переписи канадцем) – и никто не сетует по поводу «китайской угрозы» этой стране – наоборот, идет формирование нового, гибридного лица канадской нации. Добавим к этому анализу, что и диаспора китайская, например, в США, больше, чем в России почти в 35 раз (500 000 у нас и 17 миллионов – в США!) и, будучи представлена во Всекитайском собрании народных представителей депутатами, играет немалую роль в развитии КНР. А ведь американское общество во многом живет и управляется при огромной роли общинных этнических лобби. К слову, хуацяо обеспечивают до 75% иностранных инвестиций в КНР и контролируют от 30% (на Филиппинах) до 100% (в Сингапуре) экономики стран Юго-Восточной Азии. [6]

Впрочем, хуацяо могут и не захотеть колонизировать суровые северные земли при положительной динамике роста жизненного уровня в самой КНР и в Юго-Восточной Азии в целом.

С точки зрения биологии человека не может быть демографической угрозы этносу от повышения рождаемости и скрещивания. Угроза демографическая исходит, наоборот – от самоизоляции этноса и падения рождаемости. Цель этносов – не самоконсервирование, а развитие. Здравый биосоциальный взгляд не позволяет считать обогащение генофонда русских генами других, сильных в демографическом отношении наций (ханьцев) – угрозой. Видоизменение этноса – естественный процесс его жизни. Не следует о генах и деторождении мыслить воинскими категориями.

Во всей четырёхсотлетней истории политических отношений России и Китая никогда не было периода, подобного нынешнему, когда у Китая, а не у России находились бы и историко-политическая инициатива и преимущество более динамичного роста и активной внешней политики. Ранее инициатива и если не сила, то хотя бы ее видимость – всегда были у русских, с самого первого соприкосновения. Россия вступила в прямой контакт с Цинской империей в период правления в Москве тишайшего Алексея Михайловича, а в Пекине – во многом, по мнению автора, на него похожего императора Канси. И хотя эти властители – чадолюбивые, многосемейные, не чуждые литературного творчества и национальных искусств, невоинственные, ориентированные на самодостаточность своих огромных стран – вполне могли бы договориться (и позже договорились) между собой, безоблачному началу двусторонних политических связей помешало излишнее усердие казачков-землепроходцев на местах, при огромной оторванности Дальнего Востока России от Москвы. Так, Е.П. Хабаров грабил местные эвенкийские и бурятские племена, они уходили в пределы Цинской империи, отправившиеся за ними казаки Степанова были 30 июня 1659 г. разгромлены маньчжурами, а в ответ на мирное посольство Канси некто «боярский сын Д.Д. Аршинский», заправлявший делами в приграничном воеводстве, не нашел ничего умнее, как послать повелителю Поднебесной в 1670 г. смехотворный и оскорбительный «наказ перейти в русское подданство» [7].

Такой авантюризм «северных варваров» привел к конфликту, который без официального объявления войны продолжался вплоть до заключения в 1689 г. Нерчинского мира с территориальными уступками Китаю. От худшего Россию спасла союзническая позиция принявшего православие князя эвенков П.П. Гантемирова. В статье об этих событиях А.Р. Артемьев [8] рисует любопытную картину: тотальная коррупция и крутые таежные нравы, царившие в русской администрации на местах, равно как и наш знаменитый принцип «до Бога высоко – до царя далеко» привели к тому, что Москва мало могла контролировать развитие политических связей с Китаем в тот период. Интересно, что и триста лет спустя – в ельцинское время – народная дипломатия челноков в приграничных районах охваченной криминальной революцией постсоветской России 90-х годов также влияла на общую ситуацию более определенно, чем непоследовательный курс Кремля, у которого до КНР не всегда «доходили руки». В конечном итоге, ситуация повторилась в XXI веке с точностью до наоборот: теперь уже местные власти Хабаровского и Приморского краёв и провинциальные аналитики выражали крайнее неодобрение после публикации намерения федеральной властью передать КНР остров Большой Тарабаров и другие территории в декларации 2004 года. [9,10]

Первый со времен Нерчинского мира акт территориальных уступок России Китаю состоялся в 2009 г. по принципу «из Москвы виднее». Впрочем, в дальнейшем, – в XVIII веке, когда Россия единственный раз в своей истории возглавила мировые рейтинги экономико-политического прогресса и экспансии, и в начале XIX века, когда две великие империи делили и подчиняли себе кочевые и родоплеменные этносы Восточного Туркестана (Джунгарии) и Дальнего Востока, не нарушая мир между собой, все события проходили под знаком русской инициативы и китайской реакции, а в конце позапрошлого столетия – даже в режиме прямого проникновения русских в Китай и создания буферной «Маньчжурии – Желтороссии». Это и не удивительно – Россия и модернизировалась, и развивалась несравненно быстрее Китая и при царизме, и при большевиках, она быстрее перешла после революции в фазу имперской консолидации, а в Китае 1911 – 1930 гг. соперничали военно-политические клики, поэтому закончившийся разгромом маньчжуров и пленением Мукденской армии за 48 часов вооруженный конфликт на КВЖД 1929 года был опять не между империями, а с «пограничной кликой» Чжан Сюэляна (как это напоминает местные инициативы «клики Аршинского» в XVII веке!).

Россия строила свою политику, экспортируя в Китай новые для этой страны, плодотворные на том или ином этапе мирового развития идеи – например, способствовавшую объединению Китая и победе над японским агрессором марксистско-ленинскую доктрину в 20-х – 40-х годах. Есть ли у нашей страны сейчас потенциал и идеи, пригодные для лидерских позиций в политических отношениях с КНР? Вопрос кажется риторическим. Сегодня наша политика в отношении КНР не может не быть, выражаясь футбольным языком, игрой вторым номером. Инициатива у быстрее развивающегося Китая. Хорошо сказал в 1999 г. «старый друг» России, потомок польских хозяев украинских поместий Збигнев Бжезинский: «В течение нескольких веков Китай представлял собой более слабое и более отсталое государство по сравнению с Россией, по крайней мере в политической и военной сферах. Никто из русских, обеспокоенных будущим страны и озадаченных драматическими изменениями этого десятилетия, не в состоянии проигнорировать тот факт, что Китай в настоящее время находится на пути становления и преобразования в более развитое, более динамичное и более благополучное государство, нежели Россия» [11].

Но я не вижу в этом ничего плохого. История не знает наций, вечно несущих лидерское, мессианское или гегемонистское бремя. Китайская нация сейчас чувствует достаточно сил, чтобы впервые за многие годы развития нести бремя лидера. Но Китай уже был страной номер один в мире – еще тысячу лет назад, блистательная Сунская культура успешно ассимилировала агрессивные волны кочевников, хотя в военном отношении Династия Сун потерпела полнейший крах.

Ещё весьма интересен вопрос – жизнеспособна и благодатна ли Шанхайская пятёрка (нынешняя Шанхайская организация сотрудничества)? Вот, что об этом думает видный военный аналитик Л.Г. Ивашов: «…Было предложено на базе Шанхайской пятерки создать ШОС, сделав ее вторым полюсом мира. …Сейчас это мощный, сильный Китай с социалистическим мировоззрением. Сюда добавляется и пространство СНГ с русско-евразийской идеологией. Дальше пригласили Индию и Иран вступить в ШОС. Китай пригласил Пакистан, а Россия – Монголию. Таким образом, возникает коалиция пяти мировых цивилизаций: русско-евразийская, китайская (конфуцианская), индуистская, буддистская и исламская. Казалось бы, они совершенно разные, но объединяет нас несколько моментов:
1.) Приоритет духовного, идеального над чисто потребительским.
2.) Мы исповедуем первенство коллективизма над индивидуализмом.
3.) Наша коалиция цивилизаций менее агрессивна, чем западная». [12]

С этим анализом можно согласиться, заменив при этом социалистическую идеологию в КНР на имперско-мистическое мировоззрение, а к конфуцианству, как к важнейшему идейному столпу цивилизации хуася – добавить даосизм, впитавший в себя все самые значимые и эзотерические культы Династии Чжоу и Инь. Однако, значение ШОС всё же гораздо скромнее, как представляется ряду аналитиков, хотя как фактор межрегиональной интеграции, эта метаорганизация (как и блок БРИКС), несомненно, весьма значима. ШОС весьма хороша в том смысле, что уменьшит возможности искушения насильственного разрешения конфликтов в Азии. ШОС – инструмент мирного разграничения, сочетания влияний КНР и РФ в странах Средней Азии и Монголии, площадка поисков более тесных отношений с Ираном и индостанскими гигантами, с которыми и у КНР (с Индией), и у РФ (с Пакистаном) были в прошлом конфликтные и небезоблачные межгосударственные отношения. Кстати, подключение к деятельности ШОС Индии, на мой взгляд, больше в интересах России, нежели Китая.

Тем не менее, никто не отнимет у России её уникальности, связанной с баснословным сырьевым и экологическим богатством, цена которого будет с годами только расти. Ермак, Дежнёв, Хабаров, Крашенинников, Невельской и Беринг, а также тысячи советских подневольных или романтических покорителей Севера и Сибири, которые сделали для наших потомков столько, что это будет решающим и через столетия после их смерти.

Однако, несколько печально, что именно сырьевые поставки в обмен на машины, технологичные реактивы, еду и ширпотреб фигурируют в качестве основной экономической основы всего пресловутого «стратегического» сотрудничества наших стран. Это постоянно постулируется в документах не только государственно-планового уровня, но и в комментариях СМИ к различным мероприятиях политической жизни, что говорит о неоднозначности термина «стратегический» в нашей и китайской дипломатической фразеологии. Есть две стратегии, китайская (чжанлюй), сформулированная съездами КПК и наша, сформированная конкретными финансово-олигархическими группами. И в Москве не слишком стремятся разобраться с конечными целями китайской правящей элиты. Истинные её цели, конечно же, лежат вне интересов России, и эти цели никогда, даже во времена унижений Председателя Мао в Москве в 1950-х годах, не постулировались китайским руководством открыто, дабы не вредить текущему процессу. А процесс перетекания «черного, голубого, зеленого золота» в закрома нашей Китайской Родины идёт полным ходом. Конечно, дело здесь не только в долгосрочной стратегии Пекина, мыслящего, в силу культурной традиции, ментальности и имперско-мистического миропонимания, более протяженными отрезками времени, чем лидеры демократическо-капиталистической России, защищающие свою власть на выборах каждые 5-6 лет и, таким образом сменяющиеся. Дело и в том, что энерго-сырьевой поток, как ни парадоксально, контролируют не только государственные, но и некоторые частные компании со всеми вытекающими из этого последствиями.

О чем это говорит? Это говорит об отсутствии единой позиции в отношении важнейшего вопроса о направлениях сотрудничества. Вот, например, экспорт необработанной древесины. Москва несколько лет грозится ввести запретительные пошлины на сырой лес-кругляк. Но к давлению соседних стран, обогащающихся за счет вырубки русских лесов, присоединяется очень эффективная внутренняя «пятая колонна» — местные региональные администрации. Они высказывают недовольство пограничными уступками Китаю и экологически опасными трубопроводами в Китай, так как дивиденды от топливно-энергетического экспорта получает центральный бюджет, но в вопросе об экспорте леса, они наоборот, крайне заинтересованы, так как он ведется мелкими и средними предприятиями, зарегистрированными и платящими налоги на местах и контролируемыми «отцами» городов и краёв. [13] ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ